Что, если ваше правительство будет трактовать критику как «язык вражды»?

«Язык вражды» по своей природе оскорбляет достоинство людей на основании того, кто они, и поэтому многие люди будут считать его «оскорбительным».

Но любой вопрос о том, что является «оскорбительным», по своей природе субъективен, т.е. ответ на него зависит от мнения человека, основанного на его личном и уникальном опыте. «Оскорбление» может быть воспринято как личный и эмоциональный ответ на любую ситуацию, а не как термин, который исключительно описывает влияние, оказываемое «языком вражды». Например, кто-то может считать произведение искусства «оскорбительным» просто потому, что не согласен с ним, или воспринимать его как несправедливую критику своих ценностей, убеждений или поведения.

Поэтому любой закон, запрещающий «оскорбительные» высказывания, может иметь весьма широкое применение, в том числе и в отношении высказываний, которые должны быть защищены.

По этим причинам использование «оскорбительности» в качестве меры для определения того, какие выражения должны быть ограничены правительством, опасно. Государственное должностное лицо может быть «оскорблено» критикой своей политики, или же кандидат на выборах может быть «оскорблен» обвинениями в том, что он является расистом или сексистом. Эти люди могут использовать закон против своих критиков, которые даже могут быть правозащитниками, стремящимися к равенству.

Если мы хотим, чтобы законы защищали меньшинства и маргинализированные группы от дискриминации и насилия, то законы, запрещающие «оскорбительные» высказывания, не сработают. Нам нужны законы, которые бы определялись гораздо более узкими и точными терминами для защиты от злоупотреблений.

Сатира включает в себя использование юмора, иронии, подражания, преувеличения или насмешек для изобличения и критики взглядов или действий других людей.

Можно, например, имитировать расистский аргумент таким образом, чтобы изобличить абсурдность расизма и критиковать людей с расистскими взглядами. Сатира может быть намеренно оскорбительной, чтобы спровоцировать дебаты по сложному вопросу и подтолкнуть людей к изучению собственных предрассудков.

Сатира может иметь множество разных целей. Понимание намерений выступающего, а также того, как аудитория понимает его высказывания, особенно важно. То, что поначалу может выглядеть как «язык вражды», может оказаться сатирой, если вы рассматриваете контекст и понимаете его нюансы, которые могут быть уникальными для конкретного политического или культурного момента.

Это не означает, что сатира никогда не является «Языком вражды», скорее мы всегда должны принимать во внимание не только содержание выражения, прежде чем выносить такое суждение.

Понятия «диффамация», «неуважение», «злословие» или «клевета» иногда путают с «языком вражды».

Законы о диффамации, как правило, направлены на защиту репутации физических лиц от ложных заявлений о фактах, которые наносят ущерб их репутации. Судебные иски о диффамации не требуют от физического лица проявления «пропаганды ненависти», и их следует отличать от «языка вражды».

Кроме того, для осуществления юридических действий в контексте диффамации «группы» физических лиц не имеют индивидуальной репутации или оснований претендовать на статус субъекта для целей судебного разбирательства.

Международное право в области прав человека защищает людей, а не идеи или системы верований. В соответствии с международным правом право на свободу мысли, совести, религии или убеждений принадлежит отдельным лицам и не защищает религии, идеи или убеждения от критики или разбора.

Поэтому право на свободу выражения мнений не может быть ограничено с целью защиты религий, связанных с ними идей или символов от критики или же для ограждения чувств верующих от оскорблений или критики.

«Богохульство» или такие понятия, как «диффамация религии» или «религиозное оскорбление», не должны автоматически считаться «языком вражды», если они не соответствуют условиям, необходимым для идентификации «языка вражды» (см. «Но что такое «язык вражды»?).  Такие высказывания также не должны подвергаться цензуре или запрету, если они не соответствуют высоким пороговым значениям для запрета (см. «Порог тяжести» и наш тест из 6 частей).

Ограничения на богохульство часто используются для того, чтобы предотвратить и наказать выражение мнения меньшинством или спорные взгляды, препятствуя открытому обсуждению и обмену мнениями. Это включает в себя меж- и внутриконфессиональный диалог, а также критику религиозных лидеров и комментарии в отношении религиозных доктрин и догматов веры.

Власть имущие часто применяют эти ограничения в политических целях, для того, чтобы нацелить их на критиков и избежать ответственности, используя «богохульство» в широком смысле для того, чтобы бороться с любым инакомыслием.

Ограничения на богохульство часто используются для того, чтобы заставить замолчать религиозные меньшинства и атеистов или нетеистов.

Как право на свободу выражения мнений, так и право на свободу религии или убеждений основаны на уважении плюрализма и недискриминации.

Плюрализм необходим, так как религиозные убеждения одного человека могут быть оскорбительными для другого и наоборот. Привилегируя одну систему убеждений над другой, как по закону, так и по существу, ограничения богохульства неизбежно дискриминируют тех, кто исповедует религии или убеждения меньшинств.

Во многих странах существуют различные формы «закона о памяти», запрещающие любые выражения, отрицающие наступление исторических событий, часто связанных с периодами жестоких преследований, геноцида или других нарушений международного уголовного права.

Зачастую отрицание является прямым посягательством на достоинство жертв и связанных с ними лиц; оно часто поддерживает слабые теории заговора о злодеянии, организованном или сфабрикованном его же жертвами, и оправдывает или способствует дальнейшей дискриминации. Законы о памяти часто имеют заявленную цель не допустить повторения злодеяний, в том числе путем борьбы с этим наследием дискриминации.

Однако, в соответствии с международным правом в области прав человека, претензии на истину в связи с историческими событиями не защищены как таковые: важно, что международные стандарты в области свободы выражения мнений не допускают ограничений на выражение мнений или идей исключительно на том основании, что они являются «ложными» или «неправдивыми», даже если они глубоко оскорбительны.

Правда более надежно устанавливается посредством активного обсуждения и расследования, изучения доказательств в поддержку конкурирующих претензий и их оценки по их собственным достоинствам.

В тех случаях, когда конкретные утверждения об истине возводятся в ранг догмы, а на государство возлагается задача их исполнения, ценность открытых и основанных на фактах аргументов недооценивается в пользу постоянной фиксации одного толкования с определенного момента в истории.

Эта неоднозначность становится более выраженной, когда законы запрещают не только отрицание исторических событий, но и любые “тривиализацию”, “минимизацию”, “оправдывание” или “прославление” этих событий — термины, которые не имеют определения в международном праве в области прав человека и открыты для дальнейших злоупотреблений.

Однако, когда отрицание исторических событий используется как средство пропаганды ненависти в отношении пострадавших и других лиц, связанных с жертвами этих преступлений, это может быть приравнено к языку вражды. Этот вид высказываний должен быть запрещен только тогда, когда он достигает порога пропаганды дискриминационной ненависти, представляющей собой подстрекательство к насилию, вражде или дискриминации.

Международное право в области прав человека защищает права отдельного человека, а не его мнения или убеждения по поводу прошлых событий или «претензии на истину».

В контексте усилий государств по предотвращению терроризма такие понятия, как «подстрекательство к терроризму», «насильственный экстремизм» и «радикализация», иногда смешиваются с «языком вражды.

Терроризм и ответные меры государства могут вызывать обеспокоенность в контексте свободы выражения мнений. В то время как отдельные лица становились мишенью террористических актов, когда нападавшие пытались запугать людей в целях самоцензуры, реакция государств на терроризм также привела к неоправданным или непропорциональным ограничениям свободы выражения мнений.

Ни «терроризм», ни «террористические акты» не имеют общепринятого определения в соответствии с международным правом в области прав человека.

Однако в соответствии с международным правом государства обязаны запретить подстрекательство к террористическим актам. Однако, как и в случае с ограничениями на «язык вражды», ограничения для защиты национальной безопасности должны соответствовать критерию из трех частей, изложенному в Статье 19(3) МПГПП. (см. ОГРАНИЧЕНИЯ — добавить ссылку на соответствующий раздел).

В Йоханнесбургских принципах более подробно разъясняется, когда выражение мнений, считающееся угрозой национальной безопасности, может быть ограничено: государство должно продемонстрировать, что:

1. это выражение призвано спровоцировать неминуемое насилие;
2. оно скорее всего спровоцирует такое насилие; и
3. существует прямая и непосредственная связь между выражением мнений и вероятностью или возникновением такого насилия.

Заметное отличие от «языка вражды» состоит в том, что нет необходимости показывать, что террористическое насилие разжигается путем пропаганды дискриминационной ненависти или что насилие направлено против конкретной группы людей из-за того, кто они. Террористическое насилие часто, хотя и не всегда, носит неизбирательный характер.

Проблемы со свободой выражения мнений возникают тогда, когда государства полагаются на обоснования «национальной безопасности» для ограничения гораздо более широкой категории высказываний, включая запреты на «оправдание«, «поощрение» или «прославление» террористических актов или связанные с ними «экстремизм» и «радикализацию». Эти запреты не требуют доказательств намерения подстрекательства к насилию и не обязательно имеют какую-либо причинно-следственную связь между выражением мнений и вероятностью или возникновением насилия.

Такие широкие запреты могут произвольно применяться для ограничения правомерных политических дебатов; для цензуры мнений меньшинств или отличных от принятых мнений касательно террористических нападений и эффективности или уместности ответных действий государств на них. Или даже для ограничения  комментариев по более широким вопросам в интересах общества. Это может оказать контрпродуктивное воздействие на усилия по борьбе с нетерпимостью. Особенно в тех случаях, когда меньшинства или маргинализированные группы обнаруживают, что такие законы используются, дабы помешать выражению их политических взглядов.

В то же время дискуссии по вопросам, связанным с терроризмом и ответными мерами правительств на него, зачастую тесно связаны с вопросами, касающимися идентичности. Существует возможность, что высказывания, подстрекающие к террористическим актам или выражающие поддержку террористам, будут также носить дискриминационный характер. Например, оправдывая террористическое нападение, сторонники могут выражать ненависть по отношению к жертвам или пережившим его лицам на основании их религии или убеждений, их пола или национального происхождения.

Меры реагирования правительств на террористические угрозы могут также вызывать озабоченность в связи с дискриминацией и быть контрпродуктивными в плане поощрения равенства и терпимости. Сюда относится политика, которая ассоциирует целую группу людей с терроризмом просто по причине их религии или страны происхождения. Ненавистническая риторика в поддержку такой политики, будь то дискриминационные запреты на поездки или дискриминационная практика остановок и обысков, также может быть приравнена к “языку вражды».

«Цензура не является эффективным ответом на экстремизм, открытая и критическая дискуссия – важная часть любой стратегии, направленной на решение проблемы систематических атак на свободу выражения мнения и их первопричин, и излишне широкая криминализация слова может вести к сокрытию беспокойства и поводов для недовольства и способствовать проявлениям насилия».

— Совместная декларация ООН и региональных уполномоченных в области свободы выражения мнений о «свободе выражения мнений и реагировании на конфликтные ситуации».

Государства регулярно используют ярлык «язык вражды» для дискредитации или даже запрета высказываний, содержащих критику в адрес государства, символов государства (таких как флаги и эмблемы) или власть имущих.

В то время как некоторые национальные законы прямо запрещают «оскорбление» или «очернение» абстрактных понятий, другие законы двусмысленно запрещают «подстрекательство к мятежу» или выражение, противоречащее «национальному единству» или «национальной гармонии».

Однако эти субъекты не могут быть объектом «языка вражды», поскольку они не являются людьми и, следовательно, не обладают правами в этом контексте.

Вдобавок, главы государств и другие государственные служащие могут правомерно подвергаться критике и политической оппозиции, и от них ожидается, что они будут проявлять более высокую степень терпимости к критике, чем другие люди.

Хотя свобода выражения мнений может быть ограничена защитой «национальной безопасности» или «общественного порядка», эти основания не могут быть использованы для подавления критики или инакомыслия, для защиты тех, кто находится у власти, от позора или для сокрытия неправомерных действий.

Как говорится в Йоханнесбургских принципах:

Никто не может быть наказан за критику или оскорбление нации, государства или его символов, правительства, государственных ведомств или государственных и общественных деятелей, а также зарубежной нации, государства или его символов, правительства, государственных ведомств или государственных и общественных деятелей, если только эта критика или оскорбление не направлены на подстрекательство к насильственным действиям или же могут повлечь такие действия.

Широкие ограничения, запреты или цензура речи и выражения мнений часто могут подогреть законное инакомыслие и помешать нам привлечь власть имущих к ответственности за их обязанности и обещания.